Эту добрую смешную книжку знают и любят дети многих стран мира.

Первые читатели ее уже взрослые, но и они, наверно, помнят Катины приключения, ее друзей. Кота, который напал на папу, и кроликов в шкафу, и черепаху эмиду европейскую, и крокодила в водосточной трубе, и скворца, который говорил «шагом марш» и «здрасссте».

Катя Пастушкова шла по бульвару.

Почти не глядя, она хлопала по мячу. Мячик прыгал между Катиной рукой и землёй, будто на невидимой резинке. Но главное — мяч каждый раз падал только на солнечные пятна и ни разу — на тень. Попробуйте-ка сделать то же самое, да ещё когда листья и пятна на дорожке двигаются!

Это был высокий класс «школы мячиков».

— Триста пять... триста шесть... триста семь... — шептала Катя при каждом ударе. И по этому числу можно было судить, как много она прошла, как хорошо умела считать и как прекрасно играла в «школу мячиков».

Никто из девочек не мог победить Катю — ни во дворе, ни на улице. И, победив всех. Катя вышла на другую улицу, где её ещё не знали.

У дерева Катя остановилась.

— Через спинку! — строго сказала она себе, но так, чтобы слышали няньки на скамейках, и семь раз поймала мяч через спинку от дерева, и не просто так, а с поворотами.

Конечно, на неё с восхищением смотрели все: и дворник, который поливал дорожки, и старушка на скамейке, и дети, которые возились в песке.

Она пошла дальше, отбивая мяч то правой, то левой рукой.

На Кате было новое синее платье, занятия в школе кончились, в кармане лежали две тянучки. Она шла по бульвару, самая ловкая и самая нарядная.

И вдруг какой-то мальчишка (что она ему сделала?) подскочил и поддал ногой Катин мячик.

Мяч взвился, перелетел через улицу, ворвался в стаю воробьёв и, ударившись о стенку дома, откатился к каменной тумбе.

— Вот как дам! — крикнула Катя и бросилась к мальчишке. Но он спрятался за свою бабушку и оттуда показал Кате кулак.

— Трус! — сказала Катя. — Трус, трус, трус! — и отправилась за мячиком.

Она нагнулась за мячом и...

— Ax! — воскликнула Катя и прижала руки к груди.

Прямо на неё глядел белоснежный кролик. Его красные глазки уставились на Катю, а рот беспрестанно шевелился, будто кролик шептал ей что-то. За этим кроликом сидел второй, разостлав по спине длинные уши.

Клетка с кроликами стояла на нижней ступеньке парадной. На второй ступеньке была ещё одна клетка. В ней прыгала чёрная птица с белыми пестринками и, вертя головкой, поглядывала на Катю.

А на самой верхней ступеньке сидел хмурый мальчик и неподвижно глядел вперёд. У него на коленях лежала лиловая коробка из-под ботинок. В крышке, вдоль надписи «Скороход», было прорезано отверстие. Что-то живое тихо скреблось в коробке.

В ногах у этого странного мальчика стоял длинный ящик, и на нём красной краской было написано: «Крокет».

Катя с опаской поглядела на сердитого мальчика. Конечно, лучше всего было бы взять мяч и идти своей дорогой.

Но кролики были так прекрасны!.. И кто ещё прячется в коробке «Скороход» или в ящике «Крокет», — неизвестно. И почему все эти звери стоят прямо на улице, — интересно до невозможности!

Уйти Катя не могла. Она немножко постояла, глядя на мальчика. Тот не шевелился и всё так же горестно смотрел перед собой.

Катя на цыпочках подошла к кроликам и сквозь прутья тихонько коснулась розового носика.

— Не тронь, — хрипло сказал мальчик, не поворачивая головы.

— Только погладить...— умоляюще попросила Катя.

— Отстань, — сказал мальчик.

Катя хотела обидеться, но не успела: из отверстия коробки «Скороход» высунулась змеиная головка, повернулась туда-сюда и скрылась.

— Ах! — сказала Катя. — Ах, какая змейка!

— Сама змея, — хмыкнул мальчик. И хотя слова были грубые, но голос у него был уже не сердитый. Видимо, Катино восхищение ему понравилось. Он даже приоткрыл коробку, и Катя увидела черепаху.

Черепаха вытянула змеиную головку и беспомощно царапала лапами картонные стенки, пытаясь выбраться из тесной коробки. Маленький острый хвостик смешно торчал из-под панциря.

— Ой! — воскликнула Катя и потянулась к черепахе, но споткнулась о ящик, взмахнула руками и села на него.

Мальчик схватил Катю за руку, сдёрнул с ящика и крикнул:

— Куда падаешь? Жизнь надоела? Уходи, откуда пришла!

Но уж теперь Катя и совсем не могла уйти. Оказывается, в ящике из-под крокета сидело ещё что-то, и очень страшное!

Она впилась глазами в ящик, закрытый выдвижной крышкой. Сквозь узенькую щёлочку, оставленную для воздуха, рассмотреть что-нибудь было невозможно. Спросить у мальчика — кто там?

Во-первых, он не ответит, а во-вторых. Катя на него обиделась. Она терпеть не могла, чтобы на неё кричали.

Она подумала, потом отступила на шаг назад и сказала сама себе, но так, чтобы мальчишка слышал:

— Думает, кто-то ему поверил! Хм! Думает, не видно, что он просто задаётся — и всё. А у самого ничего страшного и нет. Просто ещё какой-нибудь скороход вроде черепахи! Ха-ха!

Катя старалась придумывать самое обидное, чтобы раздразнить мальчишку. Но мальчишка только презрительно хмыкнул и дёрнул плечом.

«Ага,— подумала Катя, — задело!» Набрала воздуху и начала ещё обиднее:

— Ой, он, он, как я испугалась! Ах, там, наверное, акула сидит! Или тигр! Или крокодил!

— Крокодил, — мрачно сказал мальчик.

Катя захохотала так презрительно, как только могла.

— Неужели? А может быть, лев?

— Крокодил, — повторил мальчик.

— Прямо противно, как врёт! — рассердилась Катя.

— Вру? Смотри! — сказал мальчик и отодвинул крышку ящика. В ящике лежал живой крокодил.

Лет пять назад, когда Митя ещё только поступал в школу, его отец, капитан дальнего плавания, привёз из Африки странное яйцо, похожее на фарфоровое.

Никто, даже сам папа, не знал, чьё это яйцо и живое ли оно. Но на всякий случай папа с Митей положили яйцо в коробку с ватой и поставили возле парового отопления. Долго оно там лежало, и нянька Аннушка не раз собиралась его выбросить. Но однажды Митя, войдя в комнату, увидел в коробке пустую скорлупу, а в тёмном уголке под батареей — странное маленькое существо, похожее сразу и на ящерицу, и на сказочного дракона. Это был крокодилёнок.

Митя стал самым знаменитым первоклассником в школе. Не только его товарищи, но даже взрослые люди из седьмых и восьмых классов прибегали взглянуть на домашнего крокодила.

В «Пионерской правде» была статья «Гость из Африки» и фотография: Митя с крокодилёнком. Мама долго носила в сумочке эту газету и показывала её всем знакомым.

Один мальчик предложил Мите за крокодила фотоаппарат «Пионер» и собрание сочинений Чуковского. Но Митя отказался.

Маме тоже нравился крокодилёнок и особенно то, что все ему удивлялись. Показывая крокодила, она говорила:

— Пусть живёт. Всё-таки своя амфибия в доме.

Не нравился крокодил только Аннушке. Она почему-то боялась его даже больше, чем мышей, и говорила, что он похож на нечистую силу. А когда Митя спрашивал её, как же выглядит нечистая сила, она отвечала:

— А вот так и выглядит, как эта гадина. Постепенно к крокодилу привыкли, и любопытные перестали приходить.

Крокодил жил в доме как обыкновенное домашнее животное, ползал, где хотел, плавал сперва в корыте, а потом — в ванне.

Крокодил рос и с каждым днём нравился маме всё меньше и меньше. А у Мити было всё больше неприятностей: почему-то именно Митя был виноват в том, что крокодил откусил половину маминого нового чулка «капрон», и в том, что с контролёршей «Электротока» сделалась истерика, когда из тёмного коридора выползло к ней чудовище почти в метр длиной.

А в прошлом году крокодил укусил за пятку няню Аннушку, когда она подметала пол. Вообще было много такого, о чём долго и неприятно рассказывать. Но настоящие несчастья начались с этой осени. Папа подарил Мите, по случаю перехода в пятый класс, «Жизнь животных» Брема. Митя, понятно, прочитал всё, что там сообщалось о крокодилах, и имел неосторожность сказать маме, что их крокодил относится к виду нильских крокодилов, а скорей всего — это исполинский мадагаскарский и водится к югу от Лимпопо.

Лимпопо на маму не подействовало, но, услыхав «исполинский», она переменилась в лице. В тот же вечер, как только Митя заснул, мама схватила Брема и стала читать отдел «Панцирные ящеры». И сразу же наткнулась на то, что её интересовало:

«Нередки случаи, что люди с плоскодонных челноков были схватываемы крокодилами...»

— Так я и думала, — прошептала мама и продолжала читать:

«... людей он поедает спокойно, вечером или ночью, для чего уносит их на берег в уединённое место...»

— Ужас!— сказала мама.— Заснуть в постели, а проснуться в уединённом месте, в какой-то пасти!

Когда же она дошла до нильского крокодила и узнала, что «встречаются экземпляры, достигающие десяти метров», — она захлопнула книжку. С неё было довольно.

Тут же, ночью, она схватила сантиметр и нервно измерила длину комнаты. Ей пришлось выйти в коридор и уткнуться в его противоположную стенку, и то оказалось всего 6 метров 70 сантиметров.

— «Значит, кончится тем, что он сломает стенку и всунет хвост в чужую квартиру! Согрели змею на своей груди, — горько сказала мама.

Всю ночь она не спала, а наутро потребовала, чтобы крокодила в доме не было.

И хотя Митя с Бремом в руках доказывал, что сам учёный считает эту цифру — 10 метров — преувеличенной, мама утверждала, что, если бы это была неправда, Брем бы об этом не писал.

Когда же Митя прочёл вслух, что крокодил достигнет таких размеров только через сто лет, мама заявила, что это дореволюционное издание и что Брем устарел.

С тех пор мама то и дело подходила к крокодилу и измеряла его сантиметром.

Это продолжалось до тех пор, пока крокодил чуть не откусил ей палец.

Тогда она стала прикидывать длину на глаз, и это было ещё хуже, потому что каждый раз оказывалось, что крокодил вырос ещё на полметра.

Совсем плохо стало весной. Когда кончились занятия, школу начали ремонтировать, и нужно было куда-то девать на лето живой уголок. Школьники, которые оставались в городе, разобрали животных по домам. Митя тоже взял двух кроликов, скворца, который умел говорить «здравствуйте» и «шагом марш», и черепаху.

Но из-за крокодила атмосфера в доме была накалена, и домашние встретили животных без энтузиазма. Аннушка немедленно причислила говорящего скворца к нечистой силе, а мама сказала, что она не какое-нибудь травоядное и не обязана жить в зверинце.

Она схватила шляпу и сумочку, чтобы идти к директору школы. Мите удалось добиться мира на очень тяжёлых условиях: он поклялся отдать осенью в школу, вместе с остальными животными, и крокодила — это во-первых. А во-вторых, — поручился, что крокодил не испортит больше ни одной вещи. Взамен мама согласилась терпеть в доме животных до 31 августа.

А сегодня утром случилось вот что.

Мама, Аннушка и Митя пили чай. Аннушка ваяла молочник и наклонила над своей чашкой.

И вдруг чашка поехала в сторону, а струйка молока полилась на скатерть.

— Это ещё что? — грозно спросила нянька Митю. Но в это время по столу всё быстрее и быстрее поехали сахарница и вазочка с вареньем. Няня успела схватить только подставку для ножей и бумажную салфетку.

Скатерть ползла по столу, как живая. Со звоном и грохотом сыпалось на пол всё, что стояло на столе.

Мама схватила уползавший конец скатерти и потянула к себе.

Лился чай из опрокинутых стаканов, расползалось варенье. Мама тянула. Над столом появилась морда крокодила, повисшего на скатерти.

Митя вцепился в крокодила. Ему удалось наконец оторвать его, — правда, вместе с куском скатерти в пасти.

— Сумасшедший дом! — кричала мама.

— Давайте расчёт! — буйствовала нянька.

— Здрасссте! — весело крикнул скворец из клетки. И это безобидное слово переполнило чашу маминого терпения. Она сказала железным голосом:

— Всех вон. Весь твой зверинец.

— Как всех? — возмутился Митя. — А кролики при чём? И черепаха? Что они тебе сделали?

Аннушка вдруг, заголосила и вытащила из-под стола перекушенную пополам мамину лакированную туфлю.

— Всех вон, — твердо сказала мама. — Или я, или они.

Когда Катя услыхала эту печальную историю, ей стало жалко всех: и Митю, и бесприютных зверей, и даже крокодила, который не виноват, что он крокодил, а не котёнок.

Она вынула из кармана тянучки и предложила мальчику. Он печально сунул их в рот.

— Что же ты будешь делать? — спросила Катя.

— Не знаю, — сказал Митя. — Вот думаю. Катя встала и прижала руки к груди.

— Мальчик! — сказала она.— Я знаю что! Дай их мне! У нас можно, честное слово! Я буду за ними смотреть и всё буду делать! Мальчик!

Она замолчала и ждала, не сводя с него глаз. Митя долго не отвечал. Потом спросил:

— А родители?

— Хорошие, и их дома нет! — радостно ответила Катя.

— А девчонки в квартире есть? — подозрительно спросил Митя.

— Какие девчонки?

— Такие... которые затискают до смерти, а потом отвечай.

Катя испугалась. Но всё-таки честно сказала:

— Есть. Сестра Милка. Но она в детском саду. До полвосьмого. И я ей не позволю тискать. Ни за что.

Митя снова погрузился в раздумье. Катя смотрела на него и ждала. Он думал очень долго, так долго, что Катя уже перестала надеяться. Наконец Митя сказал:

— Ну вот что. На всё лето, конечно, не отдам. Не имею права. Это же школьное имущество — понимаешь? А ты посторонняя.

Катя вздохнула.

— А до вечера, — продолжал Митя, — пока я съезжу к одному нашему мальчику — он на даче живёт, — в общем, дам.

Катя засмеялась от радости.

— Но смотри, — сурово прибавил Митя. — Помни: берёшь на сохранение государственное имущество!

— Я буду помнить! — обещала Катя, прижав руки к груди.

— А ты знаешь, как его надо хранить?

— Как?

— А так, что умри, а сохрани!

— Хорошо, — сказала Катя. — Я умру, а сохраню государственное имущество.

— Примешь по описи и дашь расписку! — предупредил Митя.

Катя была согласна на всё.

Митя взял ящик с крокодилом и клетку с кроликами. Катя несла в руке мяч, под мышкой — коробку с черепахой, а в другой руке — клетку со скворцом.

Идти было недалеко — через две улицы. Скоро стали попадаться знакомые. Всем хотелось" поближе взглянуть на кроликов и скворца.

Катя старалась сжимать губы покрепче, чтобы не улыбаться во весь рот.

Они вошли во двор-сад Катиного дома. К ним подбежала девочка:

— Катя, давай в школу мячиков; чур, я учительница!

Катя ничего не ответила. Девочка пошла рядом, стараясь заглянуть во все клетки.

Катя заметила во дворе Олечку, Милкину подругу.

— Оля! — позвала Катя. — Ты, пожалуйста, даже не дотрагивайся до зверей, а то затискаешь, а это государственное имущество!

Оля раскрыла рот и так осталась стоять на дороге.

Митя и Катя поднялись на третий этаж. Там, на обитой клеёнкой двери, висела табличка:

— Вот тут, — сказала Катя и достала ключик от французского замка, который висел у неё на шнурочке.

Митя вдруг застеснялся.

— А правда, дома у вас никого?

— Да правда же! — уверяла Катя. — Мама в командировке, бабушка на базаре, папа на репетиции. Милка в детском саду!

Она открыла дверь. И первое, что они услышали, были нежные звуки скрипки.

Митя сурово посмотрел на Катю.

— Папа дома почему-то, — сказала Катя упавшим голосом. — Наверное, репетицию отменили.

Митя недоверчиво хмыкнул, и они на цыпочках пошли по коридору. Со шкафа, сверкая глазами, смотрел на них бабушкин белый кот.

Они вошли в Катину комнату. Там на полу лежали разбросанные кубики. На стене тикали часы-ходики, с головой котёнка, который всё время двигал глазами вправо-влево. Под ходиками стояла детская кровать, а на ней безмятежно спала девочка лет пяти...

Катя с ужасом смотрела на спящую Милку. Митя с ненавистью смотрел на Катю. Ясно: девчонка его обманула, заманила хитростью, чтобы забрать зверей.

Но Катя не обманывала. Просто она не знала, что Милка вернулась сегодня из детского сада потому, что в соседней квартире заболел один мальчик и по лестнице объявили карантин.

Катя поставила на пол скворца и черепаху. Прижав руки к груди, она пыталась, как могла, оправдаться.

Но Митя не слушал. Он решил уйти без всяких разговоров. Схватил сразу клетки, коробку и ящик. Но коробка с черепахой вывалилась из рук. А когда он попробовал поднять черепаху, — грохнулся ящик с крокодилом. Митя поставил ящик на плечо, но в руках не помещались две клетки и коробка.

Катя тихо всхлипывала.

Митя посмотрел на неё, на клетки и вдруг махнул рукой.

— Пиши расписку, — сказал он.

Просияв, Катя бросилась к столу. Вырвала страничку из тетрадки по арифметике, почистила перышко.

Митя диктовал, а она писала, стараясь делать как можно меньше ошибок и клякс.

Потом она подписалась: «Пастушкова Катя». Но Митя сказал, что в расписке нельзя писать «Катя», а надо «Екатерина», потому что это документ. Тогда Катя подписалась как надо и протянула Мите расписку:

— А что говорит скворец? — спросила Катя.

— Так, кое-что...— небрежно сказал Митя, аккуратно промокнул чернила на расписке, сложил её вчетверо и засунул в карман. Потом протянул Кате бумажку.

— Это что? — спросила Катя.

— Рацион для кроликов, — сказал Митя и стал бормотать, заглядывая в бумажку:

— Сено было... одуванчики ели... корнеплоды есть?

— Нет, — прошептала Катя испуганно.

— Тогда дашь овёс.

— Хорошо, — сказала Катя.

— Ванна есть?

— Есть, — сказала Катя.

— Крокодила туда.

Музыка, которая слышалась из папиного кабинета, вдруг прекратилась. Митя забеспокоился и сказал:

— Ну, я поехал. Скоро приеду. Смотри!

— Я буду смотреть, я хорошо буду смотреть — уверяла его Катя.

Она закрыла за ним дверь и осталась одна среди зверей.

Вот бы ахнули девочки из её класса, если бы увидели Катю с крокодилом! А особенно Лиля! И особенно Таня! И особенно... Но девочек не было, и Катя взялась за дело. Она притащила ящик с крокодилом в ванную, открыла кран и вытряхнула крокодила. Он шмякнулся в воду, обдав Катю брызгами. Она засмеялась.

— Ах ты! — сказала Катя. — Не скучай, я скоро приду!

Потом Катя налила скворцу в мисочку свежей воды.

— Здрасссте! — крикнул скворец. Катя радостно засмеялась.

Затем Катя вытащила черепаху из тесной коробки и пересадила в ящик, где прежде был крокодил.

— Иди гуляй себе! — сказала она черепахе.

Катя побежала в кухню. Она перетряхнула все кульки и баночки, заглянула во все мешочки и во все ящики. Овса в доме не было. Надо было бежать в магазин. Да, а деньги?

Взять у папы! Но из папиной комнаты опять раздалась музыка. Папа играл «Дьявольские трели». А когда папа играл эти трели, даже бабушка не осмеливалась входить к нему, и Милку быстро отправляли гулять. Катя задумалась на минутку.

— Вот глупая! — вдруг сказала она себе и схватила с этажерки глиняную свинью-копилку, в которой копились деньги на «волшебный фонарь».

Она долго трясла свинью над столом, пока не натрясла целую пригоршню меди и серебра.

Вдруг Милка заворочалась на постели. Катя испугалась.

Как оставить Милку одну со зверями? Ей нельзя доверять!

Но Милка снова сладко заснула, и Катя решила: не проснётся! Сбегать в магазин — самое большое — десять минут.

И она побежала, сжимая деньги в кулаке.

До магазина было недалеко. Надо было пробежать мимо парикмахерской, инкассаторского пункта и перейти улицу возле кинотеатра «Нептун».

Одним словом, не прошло и пяти минут, как Катя стояла у прилавка.

— Дайте мне, пожалуйста, овса для кроликов.

— Овса нет, — сказала продавщица, — овсянка есть.

— Ну, тогда, пожалуйста, овсянки,— сказала Катя.— Для кроликов. Знаете, у них такой рацион. А вот моя черепаха овса не ест. А крокодил мой, вы не представляете, он даже туфли напополам перекусывает!

Все покупатели посмотрели на Катю. А один мальчуган, со связкой баранок и кульком макарон, подошёл к Кате и уставился на неё, будто она сама перекусила туфлю. И когда Катя вышла из магазина, мальчик пошёл следом за ней. Он шёл и жевал баранку, не спуская глаз с Кати.

Катя очень спешила. Она перебежала через улицу, свернула за угол и поравнялась с кинотеатром «Нептун». Люди туда шли толпой.

И вдруг Катя увидела, что в двери «Нептуна» входит Таня. Это была самая лучшая Катина подруга.

— Таня, постой! Что я скажу! — крикнула Катя. Но Таня уже скрылась в дверях.

Что же это? Значит, она так и не узнает про Катиных зверей? Конечно, зайти после сеанса не догадается, а у Кати нет теперь времени бегать по гостям.

Хороша дружба! Иметь дома живого крокодила и не показать лучшей подруге даже кончика хвоста! Подумав так. Катя бросилась вслед за Таней.

— Билет! — крикнула контролёрша и попыталась схватить Катю, но не успела. Катя проскользнула мимо неё и скрылась в толпе.

— Таня! Татка Карликова! — кричала она. Но люди вокруг шумели, и Таня её не слышала.

Мальчик с макаронами и баранками, который шёл за Катей, тоже вошёл было в кинотеатр. Но когда контролёрша потребовала билет, он молча повернул обратно, вышел на улицу и прислонился к стене рядом со входом. Снял со связки вторую баранку и стал не торопясь жевать её.

Контролёрша не могла оставить своего места и погнаться за Катей. Она только вытягивала шею, высматривая Катю в фойе. А Катя пробиралась между зрителями и вытягивала шею, высматривая Таню Карликову.

Раздался звонок, и люди двинулись в зал.

Тут Катя издали увидела Таню. Она бросилась туда, но, пока пробиралась в толпе, Таня уже вошла в зрительный зал. Катя всё-таки заметила, как она садилась у стенки, и быстро пробралась к ней.

— Таня! — сказала она. — Ох, мне так некогда! Я не могу за тобой бегать, у меня звери...

И она начала быстро рассказывать Тане самое главное. Но тут погас свет.

— Садитесь! — зашипели на них соседи сзади.

Девочки уселись вдвоём на одном стуле. Тогда заворчали соседи сбоку, что пускай девчонки не толкаются и ведут себя прилично.

Таня осталась на стуле, а Катя уселась на корточки у самой стенки и стала быстро рассказывать.

Теперь рассердились соседи впереди и сказали, что девчонки мешают слушать, хотя слушать было нечего, потому что на экране шли пока только надписи.

Впрочем, Таня уже всё поняла.

— Крокодил? — прошептала она. — Говорящий? Бежим!

И они стали пробираться к выходу. Теперь на них шипели со всех сторон. А мальчишка, сидевший с самого краю, дёрнул Катю изо всех сил за косу.

Девочки бежали, согнувшись вдвое, по проходу, и все зрители ругали их по очереди.

Так добежали они до дверей, и тут-то начались настоящие неприятности.

Билетёрша наотрез отказалась открыть двери.

— Кончится «Золотая рыбка», — шипела она, — тогда уходите, а теперь нечего!

Девочки испугались: на экране старик только ещё собирался в первый раз закинуть невод в синее море!

Билетёрша ткнула пальцем на свободные стулья:

— Садитесь!

Катя рассердилась. Она не любила, когда на неё кричали, даже шёпотом. И она крикнула билетёрше, тоже шёпотом:

— Ничего подобного! Это у кого билеты, те обязаны сидеть до конца. А я безбилетная, и вы никакого права не имеете показывать мне «Золотую рыбку», а должны меня вывести из зала. А вы не выводите. Как вам не стыдно!

— Как это безбилетная? Покажи билет! — растерялась билетёрша.

— А вот нет билета! — гордо шепнула Катя, и билетёрша, не найдясь, что ответить, молча открыла дверь.

Девочки выскользнули в фойе и побежали к выходу.

— А, вот она, безбилетная! — обрадовалась контролёрша. — Что, вывели?

Конечно, ей можно было бы здорово ответить. Но Катя не стала объясняться, и они с Таней выскочили на улицу. Мальчик с баранками отделился от стены и пошёл за ними.

Пока Катя покупала овёс, Милка спокойно спала.

Крокодил плавал в ванне, скворец прыгал и кричал «шагом марш» пролетавшим мухам. Черепаха гуляла по крокетному ящику и после сапожной коробки находила его очень просторным. Кролики догрызали последние одуванчики, которые ещё были в клетке.

Папа, как всегда, сбился на тридцать седьмом такте «Дьявольских трелей» и начал сначала.

Словом, всё было тихо и мирно.

Но как раз в тот момент, когда Катя подходила к кинотеатру «Нептун», луч солнца упал на Милку. Милка во сне отмахнулась от луча, но это не помогло. Она потёрла глаза кулаком, чихнула и проснулась.

Сперва она долго жмурилась и потягивалась, а потом открыла глаза как следует.

Тут она увидела птицу, кроликов и черепаху.

Милка зажмурилась и снова открыла глаза.

Кролики, птичка и черепаха остались на своих местах.

Милка спрыгнула с кровати и подбежала к зверькам.

Ей было пять лет, и она не очень задумывалась над тем, откуда взялись эти существа и почему они оказались в комнате. Она просто радовалась, что они есть.

Милка присела на корточки перед кроликами и просунула палец в клетку.

— Шагом марш! — крикнул скворец.

Милка посмотрела на него и кивнула головой. Она сразу поняла: эта птица играет в детский сад, будто она воспитательница, и командует строиться на зарядку.

— Хорошо, — согласилась Милка. Она встала, как на зарядку, и за шагала по комнате, стараясь попасть в такт музыке «Дьявольских трелей», которая доносилась из комнаты папы. Путаясь в длинной ночной рубашке. Милка маршировала. Она ждала, когда воспитательница скомандует «стой» и начнёт упражнения.

Но скворец и не думал командовать «стой». Он вдруг прыгнул в миску с водой и затрепыхал крыльями. Во все стороны полетели брызги.

Милка увидала, что делает воспитательница, и очень рассердилась.

— Так мы же ещё зарядку не сделали, а ты уже мыться! — закричала она. — Ну тебя, ты не умеешь! Лучше я буду воспитательница, а ты...

И, чтобы скворец согласился уступить ей роль воспитательницы, Милка придумала для него интересное:

— Ты будешь дежурный по умывальнику.

— Здрасссте! — крикнул скворец.

Ага! Значит, он согласен и здоровается, будто он мальчик и пришёл в детский сад.

— Здравствуйте, дети! — важно сказала Милка кроликам и черепахе.

Потом она захлопала в ладоши.

— Дети, на прогулку! — скомандовала она воспитательским голосом, открыла клетку и помогла кроликам выйти.

Кролики запрыгали по комнате. Один спрятался под кровать, а другой — под Катин столик.

— Дети, не разбегайтесь! — кричала Милка, но они не слушались.

Милка открыла дверцу и скворцу, но он не хотел вылезать.

— Посмотрите, как этот мальчик копается! — сказала она в негодовании.

Милка сама вытащила скворца из клетки. А он вырвался, взлетел к потолку и стал носиться, где хотел.

Милка ничего не могла с ним поделать.

Самой послушной оказалась черепаха. Когда Милка вытащила её из ящика и положила на пол, она втянула голову в панцирь и тихо лежала на полу.

— Вот умница, хорошая девочка, — похвалила её Милка.

Из прогулки ничего не вышло, и Милка решила устроить тихий час. Уложила черепаху в кровать самой большой куклы, укрыла одеялом и подоткнула его со всех сторон.

Черепаха никуда не убегала. Она нравилась Милке всё больше и больше.

— Ты будешь моя дочка, — сказала она черепахе. — А с вами, — обернулась она к кроликам, — я больше не играю!

Милка поправила на черепахе одеяло и погладила её по головке.

— Спи, доченька, спи! — сказала она и запела черепахе песню «Весёлый ветер».

А пока она пела и качала свою дочку, сперва один кролик, а потом другой выскочили через открытую дверь в коридор.

Но Милка этого даже не заметила.

Девочки очень спешили. Кате надо было кормить кроликов. До её дома было уже совсем близко. И вдруг Таня стала перебегать на другую сторону улицы.

— Ты куда? — спросила Катя.

— Так она же там живёт!

— Кто?

— Так Лиля же!

— А мы разве к Лиле? — спросила Катя. Таня даже остановилась посреди мостовой. — А ты что думаешь? По-твоему, Лилю не позвать — это красиво? Когда к её сестре приходила артистка, так она сразу за нами прибежала, а мы от неё крокодила спрячем? Красиво, да?

Кате стало стыдно. По правде сказать, ей и самой хотелось, чтобы Лиля увидела её зверей. И она сказала:

— Ладно, только поскорее, а то уже время кроликам давать рацион.

Для скорости они не стали подниматься к Лиле на третий этаж, а прибежали во двор. Двор был очень большой и шумный: в одном углу заводили мотоцикл, в другом — выколачивали ковёр, а посредине—играли в волейбол. Вдобавок, из всех открытых окон неслись звуки радио.

Девочки подняли головы к Ли-линому окну и разом крикнули:

— Ли-и-ля!

Но Лиля не появлялась. Они крикнули ещё раз, и опять ничего не вышло. Когда они набрали воздуху, чтоб крикнуть в третий раз, из-за их спин раздался оглушительный рёв:

— Ли-иль-ка!

Это орал мальчик с макаронами, который стоял чуть подальше. И тотчас же Лилина голова высунулась из-за горшков с цветами.

— Лиля! Скорее! Что у меня есть! — кричала Катя снизу.

— А? Что прочесть? — кричала Лиля сверху.

— Скорей! У меня звери!

— Что? Открыть двери?

Катя и Таня с отчаянием посмотрели друг на друга, а потом на мальчика с макаронами. Он сразу понял, что от него требуется. Переложив кулёк с макаронами в другую руку, расправил грудь и заорал:

— Иди сейча-а-ас крокодила смотреть!

— Иду! — немедленно откликнулась Лиля, и голова её исчезла.

Перед папой стоял пюпитр на длинной ножке. На нём лежали ноты. Папа играл на скрипке. Пальцы левой руки летали по струнам, а смычок носился так быстро, что его почти не было видно. «Дьявольские трели» — очень трудная пьеса. А сейчас папа как раз подходил к самому трудному месту во всей пьесе.

И, как всегда, у него начали съезжать очки, которые держались на одной оглобле.

Эти очки, да ещё двери, которые вечно скрипели, ужасно раздражали папу и мешали ему жить. Каждое утро, уходя на репетицию, папа решал немедленно снести очки в починку и купить машинного масла для двери. А каждый вечер, вернувшись домой, он вспоминал, что забыл и то и другое.

Поправив очки, папа перешёл к флажолетто. Это были самые нежные ноты на самом верху самой тоненькой струны — квинты.

Чтобы сыграть флажолетто, папа забрался пальцами к самой подставке, и тогда раздались тихие звуки, похожие на писк.

Бабушкин белый кот, дремавший на шкафу в коридоре, поднял уши. Он никогда не мог равнодушно слышать флажолетто, потому что принимал его за мышиный писк.

Это был очень честолюбивый кот. Хотя в квартире мышей не было и он их отродясь не видал, он всю жизнь мечтал поймать мышь. Поэтому каждый раз, когда бабушка натирала редьку. Катя стирала резинкой ошибку в тетради, а папа добирался до флажолетто, — кот мчался в погоню за мышью.

И на этот раз, услышав подозрительный писк, кот спрыгнул со шкафа и начал красться к папиной двери, нервно играя хвостом.

Папа услышал отвратительный скрип двери. Он вздрогнул.

Хищно поводя усами, кот просунулся в комнату.

— Брысь! — крикнул папа и замахнулся смычком.

Кот не спеша вышел из комнаты.

Папа заиграл снова.

Кот, услыхав это, повернул обратно. Опять заскрипела дверь.

Папа сердито повернулся. Очки соскользнули с его носа и упали на пол.

Он увидал вместо кота расплывчатое белое пятно.

— Ах так! — сказал папа, схватил кота за шиворот и вышвырнул в коридор.

Потом он закрыл дверь, которая сейчас же отстала опять, и топнул от ярости.

Оскорблённый кот что-то прошипел и забрался под шкаф, где лежала кукла без головы и два кубика. Он сидел там, колотя хвостом от негодования.

Папа искал очки, проклиная этот несчастный дом, полный наглых котов и скрипучих дверей, в котором человек не имеет ни минуты покоя.

При этом он нечаянно поддал ногой очки, и они отлетели куда-то в угол. Теперь не было никакой надежды их найти.

Окончательно рассердившись, папа Пастушков махнул рукой и стал играть без очков, водя носом по нотам.

По коридору мимо кота проскакал белый кролик.

Увидев его, кот зашипел, но на всякий случай забился поглубже под шкаф. Ничего подобного до сих пор в доме не было!

Кролик поднял уши, пожевал губами и не торопясь запрыгал к папиной комнате.

Уже минут пять папе никто не мешал, и он начал успокаиваться.

И вдруг снова раздался невыносимый скрип.

Вне себя папа обернулся. Конечно, он опять увидал знакомое расплывчатое белое пятно.

— Убью! — крикнул папа и бросился ловить кота. Но кролик скрылся под диваном.

Катина бабушка купила всё, что нужно, и возвращалась с базара.

Поднимаясь к себе на третий этаж, бабушка услышала, как открылась дверь у них на площадке.

Она заторопилась и крикнула снизу:

— Не закрывайте!

Но оказалось, что вышла из своей квартиры соседка. Она несла таз, полный мокрого белья.

— Здравствуйте, Надежда Петровна! — приветливо сказала бабушка. — А я-то думала, что наши...

— Ваш кот нюхал моё молоко! — сказала Надежда Петровна, поджав губы. — Сколько раз я просила вас не пускать его бегать по карнизу!

— Извините, — сказала бабушка.

— Интересно, почему это все коты со всего двора лезут именно в моё окошко? — продолжала Надежда Петровна, поднимаясь на чердак.— А кто не умеет воспитывать котов, пусть не держит!

— Ладно уж, иди себе, — пробормотала бабушка.

Дверь соседкиной квартиры осталась приоткрытой.

Бабушка поставила тяжёлую корзинку и начала доставать ключ.

Вдруг она нечаянно толкнула корзинку и опрокинула набок.

Луковицы, подпрыгивая, поскакали вниз по ступенькам.

— Ax я ворона! — сказала бабушка. Она поставила корзинку как следует и спустилась собирать луковицы.

Тогда распахнулась дверь квартиры Пастушковых. Из неё вылетел белый кролик и, описав дугу, плюхнулся прямо в бабушкину корзинку.

Дверь захлопнулась. Загремели ключи, цепочки, задвижки. Послышались папины удаляющиеся шаги, и стало тихо.

Кролик не огорчился переменой судьбы.

Побарахтавшись в корзинке, он выбрал себе морковку и начал грызть.

Собрав луковицы, бабушка поднялась по лестнице и вдруг увидела в своей корзинке кролика.

— Вот тебе здравствуйте! — сказала она и задумалась: откуда он мог взяться?

Так и не решив этого вопроса, бабушка присела перед корзинкой. Она смотрела, как кролик уплетает её морковку, и умилялась:

— Ах ты, голубчик мой, ах ты, красавец! Тут она увидела открытую дверь Надежды Петровны и всё поняла.

Она покачала головой.

— Других учит, а сама-то что делает! Ну, поел, погулял? — спросила она кролика. — Иди, милый, домой, а то пропадёшь.

Бабушка тихонько протолкнула кролика в квартиру соседки и бросила ему вслед капусту и репку, потом заботливо прикрыла дверь, чтобы кролик не выбежал.

Теперь бабушке не из чего было варить суп. Но она не огорчилась.

— Ничего, опять куплю, — решила она и, взяв корзинку, спустилась по лестнице. Так исчез ангорский кролик.

Катя очень спешила домой. Надо было кормить кроликов. Но Лилька заявила, что без Шуры она не сделает ни одного шагу. Кролики не умрут, а Шура обидится насмерть. И так подруги не поступают. И пусть она провалится на этом месте, если Шура сейчас не сидит на бульваре и не читает «Всадника без головы».

Девочки вихрем понеслись по бульвару. Мальчик с макаронами молча нёсся сзади, жуя на ходу третью баранку.

Шура действительно сидела на скамейке, между молоденькой нянькой и спящим старичком, и читала им вслух «Всадника без головы» Майн Рида:

— «Чёрт бы вас побрал! — воскликнул охотник. — Ещё шесть секунд, и я стреляю! Если вы просто чучело, то это вам не повредит. А если вы дьявол, то это, должно быть, тоже не причинит вам вреда. Но если вы человек, играющий роль мертвеца, то вы заслуживаете пули. Вы не хотите? Ладно! Я стреляю. Раз, два, три, четыре, пять, шесть!

Вслед за этим раздался выстрел...» И тут на дорожке появились Катя, Таня и Лиля.

— А что я вам говорила? — торжествовала Лилька.— Шура, слушай, что я скажу, ты сейчас умрёшь!

Но Шура не умерла. Зато чуть не умерла её соседка, нянька с грудным младенцем на руках.

Пока девочки наперебой рассказывали о крокодиле и скворце, она ахала и в волнении подбрасывала младенца всё выше и выше. Так что, если бы рассказ продолжался ещё немного, бедный младенец очутился бы на дереве.

— Не врёшь? — спросила нянька. — А ну, пошли! — И, поймав на лету младенца, соскочила со скамейки.

Они побежали: ведь уже было время кормить кроликов.

Выкинув кролика из квартиры, папа вернулся в комнату и удовлетворённо потёр руки. Наконец-то он избавился от этого отвратительного кота! Больше никто не помешает ему доиграть «Дьявольские трели».

— Посмотрим, как ты теперь влезешь! — злорадно пробормотал папа и поднял скрипку к подбородку.

Он полузакрыл глаза и взял первую ноту...

Вторую он взять не успел. Раздался отчаянный скрип двери.

Папа похолодел.

В комнате опять сидел белый кот!

— Не может быть! — жалобно сказал папа, и смычок выпал у него из рук.

Кот нахально двигался через комнату странными прыжками. Папа был уверен, что кот это делает нарочно. Он хочет показать, что ему наплевать на хозяина и на его замки и задвижки.

Кот скрылся под диваном.

— Этот кот сведёт меня с ума, вот увидите! — мрачно сказал папа и пошёл за шваброй.

А второй кролик (это был он) спокойно сидел под диваном и грыз морскую травинку, выпавшую из матраца. Но он не успел её догрызть: вошёл папа со шваброй.

— Нет, я этого кота усмирю! — говорил папа, тыкая шваброй под диван.

Кролик выскочил и забрался под шкаф.

— Нет, я этого кота достану! — бормотал папа, шаря шваброй под шкафом. — Я этому проклятому коту покажу! — сказал он и вытолкнул кролика.

Тот попытался было спастись за сундуком, но папа настиг его.

— Ага! Ты у меня теперь поскрипишь, поганый кот! — торжествующе крикнул папа, схватил кролика, швырнул его в шкаф и быстро запер дверцы на два оборота.

— Теперь мяукай, сколько хочешь! — весело сказал он и прислушался.

Мяуканья не было.

После стольких переживаний папа почувствовал, что нервы его сдали. И, пожалуй, ему не сыграть «Дьявольские трели» так, как следовало бы. Придётся принять валерьянки.

Папа направился к висячему шкафчику, где была домашняя аптечка, и начал шарить среди пузырьков, поднося их к самому носу. Всё попадалось что-то не то: рыбий жир, мыльный спирт, касторовое масло...

Пока папа искал успокоительные капли, он расстраивался всё больше и больше. Наконец, совершенно расстроившись, он отыскал зловредный пузырёк позади всех аптечных склянок, взял рюмку и, усевшись в кресло, стал осторожно капать лекарство, медленно считая шёпотом:

— Раз... два... три...

А настоящий кот спал на шкафу в коридоре. Иногда он вздрагивал во сне и выпускал когти. Наверное, ему снилось, что он всё-таки поймал мышь...

Вдруг кот открыл один глаз и повёл носом. Он почуял пленительный и неотразимый запах. Это пахла валерьянка.

А как известно, для кошек нет ничего вкуснее валерьянки. И любой кот готов бежать за ней на край света.

Кот облизнулся, слетел со шкафа и помчался в папину комнату, не разбирая дороги.

Папа сидел в кресле и считал:

— Десять... одиннадцать... двенадцать...

И в то мгновение, когда папа произнёс «тринадцать», в комнату с отчаянным мяуканьем ворвался кот.

Рюмка и пузырёк выпали из папиных рук.

Кот урча набросился на разлившуюся валерьянку.

— Опять он... — прошептал папа.

Он поглядел на кота, потом перевёл глаза на шкаф.

Ключ торчал в замке!

Папа встал и подёргал дверцу. Шкаф был заперт на два оборота.

Папа опять посмотрел на кота, и ему стало не по себе. Он не мог понять, как один и тот же кот может в одно и то же время находиться на лестничной площадке, в запертом шкафу и в комнате.

Кот вылизал пол и жалобно замяукал. Но валерьянки больше не было.

Кот пошёл по комнате в неопределённом направлении. Вдруг он увидел себя в большом зеркале. Он зашипел и бросился на противника, подпрыгнув на метр от пола.

Стукнувшись лбом о стекло, кот свалился на пол. Тогда он с презрением повернулся спиной к зеркалу и направился в противоположный угол.

По дороге он зачем-то вскочил на рояль. И тут он увидел на стене картину, на которой была нарисована Африка. Кот решил напасть на Африку.

Он прыгнул и повис, вцепившись одной лапой в верблюда, а другой в облака. И всё это — кот, картина и гвоздь с верёвочкой — с треском рухнуло на пол.

Папа сидел в кресле и безмолвно смотрел на кота.

А кот, разделавшись с Африкой, испустил воинственный вопль и стал праздновать победу.

Он катался клубком, перелетал со шкафа на окно, с окна на печку и при этом сбивал всё, что только можно было сбить.

— Ничего подобного, — сказал папа. — Я же знаю, что так не бывает.

В это мгновение в комнату влетел скворец, которого Милка выпустила из клетки. Увидев кота, скворец заметался под потолком.

Но папа смотрел только на кота и не заметил птицы.

Сбив последний цветочный горшок, кот отряхнул с лапы землю и пристально поглядел на папу.

И тут папа явственно услыхал, как кот сказал:

— Здрасссте!

Папа сжал виски пальцами:

— Во-первых, в сказки я не верю. Во-вторых, чудес не бывает. Для всего существуют строго научные объяснения.

Кот прыгнул на этажерку и свалился вместе с нотами.

— Очень просто, — сказал папа. — Перед нами самый обыкновенный...

— Здрассте! — крикнул скворец с карниза.

— ... говорящий кот. Вот и всё, — сказал папа. — Обыкновенная галлюцинация. Или мираж. Но они, кажется, бывают только в пустынях? В общем, холодный компресс на голову — и всё пройдёт...

Папа медленно пошёл к двери.

— Шагом марш! — крикнул скворец.

— Попрошу без хулиганства, — сухо сказал папа и вышел из комнаты.

В ванной папа снял с крючка мохнатое полотенце, открыл кран и наклонился. Из воды прямо на него смотрел крокодил.

— Ах, вот что... — сказал папа и опустился на табуретку.

Он посидел немного, закрыв глаза. Потом встал и на цыпочках вышел из ванной.

Он прошёлся по коридору, постоял перед дверью. Потом рывком открыл дверь и заглянул в ванну.

Крокодил не исчез. Он бил хвостом, разевая зубастую пасть.

Папа перекинул полотенце через плечо и медленно вернулся в свою комнату. Он решил, что лучше всего уйти из квартиры и проветриться.

Он открыл платяной шкаф, чтобы взять шляпу.

Первое, что он увидел, — был белый кролик, который уютно дремал в его фетровой шляпе. Но папе уже было всё равно. Махнув рукой, он повернулся и ушёл из дому с полотенцем через плечо.

А скворец, покружившись по комнате, вылетел в открытую форточку.

Мы рассказали о Кате, о валерьянке, о бабушке, о «Дьявольских трелях», о коте и о Милке, о кроликах и о скворце. Но не успели сказать, где же был в это время Митя, что он делал и что думал.

А Митя мчался в электричке к станции Мартышкино, где жил его товарищ, Володя. Если уж надо отдавать зверей кому-нибудь, то лучше пусть их берёт Володя.

Митя смотрел в окно, где, поднимаясь и опускаясь, бежали телеграфные провода.

Он вынул расписку и ещё раз перечитал. Всё было в порядке. Митя уселся поудобнее и опять стал смотреть в окно. Провода поднимались и опускались, поднимались и опускались, и Мите стало казаться, что он опускается и поднимается с ними вместе. Мальчик задремал.

Ему приснилось, что он со зверями плывёт на плоту по океану. Звери собрались в кружок возле него. Митя в подзорную трубу смотрит на безбрежный океан, мёртвая зыбь качает плот; он поднимается и опускается.

А на берегу ждут их Володя, и Володина мама, и Володина тётя. И все протягивают к нему руки. Митя причаливает. Володина мама, нежно улыбаясь, гладит крокодила и щекочет ему шейку... Володина тётя старается завязать бант на шее у кролика...

Митя улыбнулся во сне. В это время промчался встречный поезд. По Митиному лицу пробежали полосы света и тени... С его лица слетела улыбка. Ему стало сниться совсем другое.

... Кошка прыгнула на скворца и проглотила его. А кролик прыгнул на кошку и проглотил её. Тут из дачи выскочила Володина тётя с ружьём и выстрелила в крокодила. Крокодил взлетел к небу — и вот уже это не крокодил, а гриф из Брема. В когтях он держит эмиду европейскую. Под ним клубятся облака. Хрипло захохотав, гриф разжимает когти. Черепаха летит вниз со страшной высоты, ударяется о скалы и разлетается на тысячи осколков… Каждый осколок превращается в большой мухомор. Кролики бросается на мухоморы, пожирают их и падают мёртвыми.

— Они или я! Они или я! Они или я! — визжит Володина мама, и из дверей дачи вылетают кролики, черепахи, кошки и крокодилы. Дверь захлопывается, исчезают окна, забор, бельё на верёвке, исчезает дом — всё… На пустом месте сидит чёрная ворона и, разевая огромный рот, говорит:

— Грраждане! Станция Мартышкино!

Митя вздрогнул и проснулся. Поезд стоял на станции. Митя вскочил и побежал к выходу, мрачно бурча:

— Так оно и будет. А может, ещё хуже.

Как раз в ту минуту, когда Мите снилась черепаха в когтях грифа. Милка выкатывала во двор кукольную коляску, в которой лежала эта самая черепаха, укрытая одеялом.

— Не высовывайся, а то простудишься! — строго сказала Милка и покатила коляску.

Вдруг черепаха забарахталась и поползла на подушку.

— Не шали! — сказала Милка и стала запихивать её обратно. И отдёрнула руку:

— Ай!

Черепаха укусила её за палец.

Милка обиделась.

— У, какая-то! — сердито сказала она.

Подошёл знакомый мальчик Лёва, с другой улицы.

— Ого! — сказал он, глядя на черепаху. — Это да!

— Противная! — сквозь слезы сказала Милка.

— Где взяла?

— Нигде. Она сама взялась. Вот не будешь больше моей дочкой, раз ты такая!

— Давай меняться на магнит, — предложил Лёва.

— Не хочу!

— Полторы ножницы хочешь? Ещё можно резать!

— Нет, — сказала Милка.

— Ну, что хочешь?

Лёва вывернул карманы и высыпал все свои сокровища прямо на землю. Ребята присели на корточки и стали рыться. Лёва показывал Милке то одно, то другое и бессовестно расхваливал каждую вещь:

— О! Увеличительное стекло. Лупа называется. Что захочешь, можешь поджечь. Хочешь, твоё платье прожгу?

— Не хочу, — сказала Милка.

— Или — во! Гвоздь. Знаешь, какой это гвоздь? На нём фотоаппарат висел.

— Не, — сказала Милка. Лёва не унывал.

— Ну, бери гирьку от ходиков. Так и быть. Смотри, как золотая. Видала блеск?

— Видала.

— Здорово, а?

— Здорово, — согласилась Милка.

— Гляди: хочешь — стоит, хочешь — лежит. Вот это вещь! Верно, хорошая?

— Плохая, — сказала Милка. — А что там, в коробочке, красненькое?

Лёва махнул рукой:

— Ерунда. Фантики, больше ничего нету.

— Хочу фантики! — заявила Милка и схватила коробочку.

Лёва даже удивился, как дёшево досталась ему черепаха. Он отдал Милке фантики и щедро прибавил от себя кусок сургуча и гайку.

А Милка стала с восторгом выкладывать на скамью фантик за фантиком.

Так исчезла эмида европейская.

Надежда Петровна, развесив бельё на чердаке, вернулась домой с пустым тазом. Она захлопнула за собой дверь, поскользнулась на чём-то круглом и грохнулась на пол. Таз вылетел у неё из рук и поехал далеко по коридору.

Надежда Петровна зажгла свет и увидела репу, а чуть подальше — кочан капусты.

Она не могла понять, откуда взялись в квартире овощи, если она готовила сегодня заливное.

Но ей некогда было раздумывать об этом.

— Безобразие! — сказала она и пошла в комнату.

Надежда Петровна собиралась на дачу и заканчивала последние дела перед отъездом.

Посредине комнаты на полу была разостлана старая скатерть. На ней лежали две шубы, рыжая лиса, белая муфта и пыжиковая шапка.

К стене булавочкой был приколот список «Что надо сделать». Первые восемнадцать дел были уже вычеркнуты. Осталось ещё немного:

19. Выстирать бельё.

20. Сказать Медведкиной насчёт собаки.

21. Меховые вещи на хранение.

22. Купить крысиного яду.

23. Вымыть окно.

Вычеркнув пункт 19-й. Надежда Петровна подошла к телефону и позвонила Медведкиной, которая жила в этом же доме, в первом этаже.

Она предупредила, что, если Медведкина ещё раз выведет свою собаку гулять под её окнами, она эту собаку обольёт кипятком и сообщит куда надо.

Потом она повесила трубку и аккуратно вычеркнула пункт про Медведкину. Затем Надежда Петровна надела шляпку, завязала меховые вещи в узел и отправилась в ломбард — сдать их на хранение.

Надежда Петровна шла по бульвару, крепко прижимая к себе узел с меховыми вещами. Вокруг неё играли дети, продавщицы звонкими голосами предлагали мороженое и цветы. Ветер шевелил листья и качал связки воздушных шаров.

Но Надежда Петровна ничего этого не видела и не слышала. Она злилась: впереди неё, загородив дорогу, шёл какой-то толстяк, неся на голове три огромные коробки. Он старательно обходил детей, чтобы никого не задеть, и очень мешал Надежде Петровне.

Навстречу, быстро лавируя между прохожими, бежали Катя с кульком овсянки, за ней Таня, Лиля, Шура, нянька с младенцем, две неизвестные девочки и мальчик с макаронами, который доедал на бегу седьмую баранку. Катя очень торопилась: уже давно пора было кормить кроликов.

И вдруг... Катя с размаху налетела на толстяка с коробками.

— Ай!— вскрикнул толстяк, закачался и сел на землю.

Коробки опрокинулись на всю компанию. Девочки закричали, замахали руками; коробки разлетелись; из них посыпались и запрыгали разноцветные мячи — большие и маленькие.

— Ой, извините! — с ужасом сказала Катя, глядя на мячи, раскатившиеся по всему бульвару.

Самый большой мяч подскочил и стукнул Надежду Петровну.

— Хулиганство! — завизжала она. — Безобразие!

Толстяк жаловался:

— Что такое? Идёшь, никого не трогаешь, а на тебя налетают!

Мячики катились во все стороны. Девочки поднимали толстяка и отряхивали, но он отбивался от них и продолжал кричать:

— Сто двадцать пять штук по накладной! А теперь что? Где эти мячики?

Он посмотрел на бульвар. Мячики катились и прыгали по всем дорожкам. Дети расхватывали их и принимались играть и бросать друг другу.

Вот уже началась футбольная тренировка. Сразу в нескольких местах появились «школы мячиков». Детский сад, который чинно шёл парами, вдруг рассыпался, и с птичьими криками дети погнались за мячиками. Даже взрослые, даже пожилые люди с улыбками поднимали мячи.

Одна только Надежда Петровна, мрачная и злая, кричала:

— Безобразие! Всех в милицию! Хулиганы! Толстяк вдруг замолчал и, наклонив голову набок, посмотрел на весёлый бульвар.

— Давай собирай, налетай! — крикнул он, входя во вкус игры, и, отмахнувшись от наседавшей на него Надежды Петровны, ринулся собирать мячи.

Катя и вся её компания, разумеется, бросились ему помогать.

— А сколько было мячиков? — спросила Катя.

— Сто двадцать пять по накладной! — крикнул толстяк.

Надежда Петровна, конечно, так бы этого дела не оставила: мячиком её ведь всё-таки стукнули. Но тут она увидела девушку, которая несла что-то, завёрнутое в простыню, и подумала, что в ломбарде, наверное, большая очередь. И она кинулась бежать, стараясь обогнать девушку.

Но в ломбарде в отделе «Хранение» очереди не было. Надежда Петровна сразу попала к оценщику. И, пока он на прилавке рассматривал вещи. Надежда Петровна вынула из сумочки список и стала вычёркивать пункт 21-й о шубах.

— Шуба мужская хорьковая одна,— сказал оценщик и записал в квитанцию. Затем он встряхнул вторую шубу. Оттуда что-то выпало.

— Кроликов не принимаем, гражданка, — вдруг сказал он.

— Какой же это кролик? — обиделась Надежда Петровна. — Это австралийский кенгуру!

— Кто кенгуру? Он кенгуру? — спросил оценщик и поднял за уши белого кролика.

Надежда Петровна в первое мгновение ничего не могла произнести и только хлопала глазами.

— Знаете что?— наконец сказала она.— Не морочьте мне голову!

— Гражданка! — строго сказал оценщик и постучал карандашом по прилавку. — Не будем спорить, забирайте ваше животное.

Надежда Петровна вспыхнула.

— Мало я дома терплю от кошек, так мне ещё в ломбарде зайцев подсовывают! Ни в одном учреждении зайцев не дают, только у вас почему-то!

— Гражданка! — повторил оценщик. — Во-первых, это не заяц, а кролик. Во-вторых, поскольку он выпал из вашей шубы, это ваш кролик. Если бы он выпал из моей шубы, это был бы мой кролик, — мирно прибавил он и погладил кролика.

Но Надежда Петровна не сдавалась:

— Я понимаю, если в шубе моль заведётся. Но чтобы в шубе кролики завелись...

Тут она поперхнулась и покрылась красными пятнами. Она вспомнила, что её дверь оставалась открытой несколько минут, пока она ходила на чердак.

— А в общем, — сказала она, — от моих соседей всего можно ожидать. Я даже знаю, кто это сделал. Медведкина!

Она схватила кролика и завернула в скатерть. Выйдя из ломбарда. Надежда Петровна помчалась прямо домой, не заходя за крысиным ядом. Она была слишком возмущена.

Запыхавшийся толстяк сидел на скамейке бульвара. Он держал на коленях две помятые коробки. Третья, раздавленная, валялась на земле.

Катя и её подруги бегали в разные стороны и собирали мячи. Девочки и мальчики из детского сада, дети с мамами и бабушками, разные прохожие приносили мячи, а толстяк считал:

— Девяносто четыре. Спасибо. Девяносто пять. Чувствительно благодарен. Девяносто шесть. Мерси. Девяносто семь. Больше не лезет! Девяносто восемь. Придётся вам подержать пока. Девяносто девять, — жалобно сказал он. — А класть некуда!

Тут вмешалась Таня и стала командовать: она сама принимала мячики и совала их Кате, Шуре, Лиле, неизвестным девочкам и мальчику с макаронами. Нянька ловко начиняла мячами конвертик младенца. Толстяк улыбался во весь рот и считал:

— Сто двадцать четыре, сто двадцать пять... все! Сто двадцать шесть! — вдруг сказал он, совершенно поражённый.

— А сколько было? — спросила Катя.

— Сто двадцать пять по накладной! Все удивились и тут же пересчитали мячики: их было в самом деле сто двадцать шесть!

Откуда взялся лишний мяч — так и осталось тайной.

Толстяк закрыл обе коробки и поставил себе на голову. Но что было делать с остальными мячами?

— Далеко идти-то? — осведомилась нянька, деловито запихивая вылезший из конвертика мяч.

— Рукой подать!— обрадовался толстяк. — Вон в тот «Детский мир», за углом!

И процессия двинулась к универмагу «Детский мир», который и на самом деле был за углом, только не за первым, а за седьмым.

Катя шла, прижимая к себе кулёк с овсянкой, один большой мяч и три маленьких. Она горько вздыхала, думая о проснувшейся Милке и о голодных кроликах.

Что бы с ней было, если бы она знала, что один из этих кроликов стремительно приближался к ней, завёрнутый в старую скатерть!

А между тем так оно и случилось. Им навстречу мчалась Надежда Петровна, размахивая завёрнутым кроликом. Она врезалась в процессию с мячами, процедила сквозь зубы «безобразие!», растолкала всех локтями и побежала ещё быстрее. Её гнали злые мысли.

— Определённо! — бормотала она. — Это Медведкина! Все соседи сговорились против меня, все! Главное, знают, что я терпеть не могу животных, и нарочно подсовывают то котов, то псов, то кроликов. Но погодите! Я с этой Медведкиной рассчитаюсь! Я ей покажу!

Надежда Петровна промчалась по двору. Её мучила мысль, что Медведкины сейчас потешаются над ней. Она решила их разоблачить. Тихонько подкравшись к окну квартиры Медведкиных, Надежда Петровна стала подслушивать.

Медведкины в самом деле разговаривали, но совсем не о ней.

— Я думаю, торт, — предложила Медведкина.

— Конечно, торт. С кремом! — сказал её сын Саша, ученик музыкальной школы.

— Ну что ж, — согласился Медведкин. — Не возражаю!

— Так ты сам его и купи, — сказала мама Медведкина.

Папа Медведкин обещал прислать торт с кем-нибудь со службы, потому что возвращаться ему некогда.

Разговор на этом кончился. Но Надежда Петровна не успокоилась. Она почему-то ещё больше уверилась в том, что кролика ей подбросила именно Медведкина.

У Надежды Петровны созрел план мести, и она помчалась домой.

Там она вытащила из шкафа большую коробку из-под торта, вытряхнула на стол тесёмки, ленточки, кусочки кружев и старые перчатки. Потом посадила туда кролика, обложила ватой, чтобы он не мог шевелиться, проделала сбоку маленькую дырочку для воздуха и аккуратно перевязала коробку ленточкой.

— С кремом! — сказала она, хихикая.

Надежда Петровна подождала некоторое время, пока, по её расчётам, Медведкин мог купить торт и прислать его со службы домой. Потом закуталась в платок, спустилась по лестнице и позвонила в квартиру Медведкиных.

— От Александра Иваныча! — пропищала Надежда Петровна, пряча лицо. Сунула в открывшуюся дверь коробку и убежала.

Митя нашёл Володю в большом сарае. Он накачивал шину велосипеда.

На стенах висели ласты, лук со стрелами, запасное колесо.

Сквозь щели светило солнце. Луч падал на старую бочку с зелёной водой. Из воды торчал кусок обода, а вокруг него скользили, как на коньках, длинноногие водомеры.

В углу стояли роллер и удочка. В другом лежало сено. А под самой крышей с писком возились воробьи.

— А, это ты? — обрадовался Володя. — Тут мой кабинет. Верно, здорово устроился?

Митя облегчённо вздохнул. Тут хватит места для целого зверинца!

И он выложил всю историю.

Володя слушал его молча и хмурился.

— Ну вот. Берёшь, что ли? — спросил Митя, кончив рассказ.

Володя швырнул насос на землю и поднялся.

— Балда! — сказал он.

— Почему балда?

— Потому что балда.

Мальчики помолчали.

— Так берёшь, что ли? — упавшим голосом спросил Митя.

— Кого брать?

— Зверей.

Володя уничтожающе посмотрел на Митю.

— Хватился! Да их давно уже на свете нет. Отдать неизвестно кому! Лучше бы ты их прямо утопил.

— Я же расписку взял, — жалобно пробормотал Митя, показывая бумажку.

— Поможет твоя расписка!

Митя побледнел.

Мальчики поглядели друг на друга и, не сговариваясь, побежали к станции.

Папа ушёл, а кран в ванне остался открытым.

Да и кто помнил бы о кране, когда такое творилось в доме!

Вода в ванне всё поднималась, и крокодил поднимался вместе с ней, покачиваясь на поверхности.

Когда он поднялся настолько, что мог дотянуться до полочки, он проглотил мыло «Идеал» и уже повернулся к зубной щётке, как вдруг на подоконник открытого окна села птичка.

Крокодил уставился на неё и подплыл ближе. Птица беззаботно прыгала по подоконнику.

Вода поднялась уже так высоко, что крокодил спокойно перелез через край ванны на подоконник.

Птица с любопытством смотрела на него одним глазом, склонив головку набок.

Крокодил полз по подоконнику.

— Шагом марш! — крикнул скворец и, вспорхнув, скрылся в синем небе.

А крокодил перелез на карниз и пополз над улицей.

Надежда Петровна стояла на подоконнике и мыла окно. Она выполняла двадцать третий пункт списка дел. Рядом с нею стоял таз, а на полу — ведро с грязной водой.

Она тёрла стёкла мочалкой и пела:

Ревела буря, дождь шумел;

Во мраке молнии летали,

И беспрерывно гром гремел,

И ветры в дебрях бушевали...

В это время крокодил проползал мимо окон Надежды Петровны.

Когда Надежда Петровна дошла до «Сидел Ермак, объятый думой...», она увидела крокодила.

Она испустила слабый крик и рухнула с окошка в комнату, опрокинув на себя ведро.

А мочалка, описав дугу, полетела на улицу.

И надо же было случиться, что как раз в это время папа Пастушков, с полотенцем через плечо, тихо брёл по тротуару, ещё не очнувшись от пережитого.

Внезапно что-то мокрое мазнуло его по лицу.

Он машинально хлопнул себя по щеке и поймал мочалку.

Папа печально посмотрел на неё и побрёл дальше, с мочалкой в руке.

На углу он остановился и полез в карман за папиросами. И вдруг нащупал футляр со своими уличными очками!

Папа надел очки.

Светило солнце. Зеленели деревья. Синело небо. Чирикали птицы. Играли дети и кричали:

— Чур, не я!

В мире ничего не изменилось.

— Ерунда! — сказал папа и повеселел. — Всё дело было в очках!

Он чиркнул спичку и поднёс к папиросе.

В этот момент в водосточной трубе рядом с ним раздался грохот. Папа вздрогнул.

Грохот всё нарастал.

Из трубы высунулась голова крокодила. Туловище застряло в трубе.

Сдав мячики в «Детский мир», Катя помчалась домой. Надо было как можно скорей кормить кроликов. Катя бежала со всех ног, а от неё не отставали Лиля, Таня, Щура, две неизвестные девочки, два чужих мальчика, нянька с младенцем и мальчик с макаронами, который доканчивал восьмую баранку. На этот раз им удалось без всяких приключений добежать до дому. И они вошли во двор.

Две девочки посреди двора вертели верёвку. Через верёвку ловко скакала Нина Комиссарова. Девочки всячески старались её сбить: вертели то высоко, то низко, то быстро, то медленно, но ничего не могли поделать. Нина скакала, как заводная.

— Задаётся, — горестно сказала одна девочка. — Катя, покажи ей, чтобы не задавалась.

Катя даже не остановилась. В другое время она, конечно, показала бы Нинке Комиссаровой, как скачут по-настоящему. Но сейчас...

— Некогда, — ответила она.

— Вы куда? — спросили девочки.

— Крокодила смотреть! — сказал басом мальчик с макаронами.

Девочки ахнули и присоединились к экскурсии.

Младенец у няньки начал пищать.

— Далеко ещё идти-то? — спросила нянька.

— Вон уже наша парадная, — сказала Катя. И вдруг на дереве кто-то крикнул:

— Здрассте!

На ветке клёна сидел скворец.

Катя замерла. Сперва она не поняла, что произошло. Потом застонала от ужаса.

— Государственное имущество! — в отчаянии прошептала она.

Младенец заорал. Скворец вспорхнул и исчез в небе. Зарыдав, Катя бросилась к дому.

Перед скамейкой на корточках сидела Милка. Рядом с ней стояла пустая кукольная коляска.

Милка втыкала фантики в щели скамейки. Это были гости. Уже пришли «Белочка», «Тузик», «Петушок», «Раковая шейка» и «Антракт».

— Вот ещё рыбка пришла, — приветливо бормотала Милка, втыкая в щель «Золотую рыбку». — Садитесь, пожалуйста. Как вы поживаете? Я хорошо; кушайте торт.

Милка подала на стол гайку.

— Покушайте шоколаду, — сказала Милка самому почётному гостю— «Антракту» —и положила перед ним кусок сургуча. — А теперь, гости, будем играть. Чур, я считаю! — И Милка начала считаться:

На золотом крыльце сидели:

Царь, царевич, Король, королевич,

Сапожник, портной.

А ты кто такой?

Она ткнула пальцем в «Раковую шейку». Вдруг мимо неё с плачем пронеслась Катя. За Катей мчались девочки, какая-то тётя на бегу размахивала ребёнком…

Милка перепугалась. Она выдернула фантики, громко заревела и, волоча коляску, бросилась за всеми.

Они пробежали мимо папы, который сидел у парадной, на старой батарее парового отопления, прислонённой к стенке.

Услышав крики, папа поднял голову и грустно смотрел, как мимо него с рёвом мчались его дочки и незнакомые люди.

— Какой-то кошмар... — шептал он. И только когда вся толпа скрылась в парадной, папа вдруг пришёл в сильное волнение. Он вскочил и, размахивая полотенцем, побежал вслед за дочками, крича:

— Не ходите домой!

Вся толпа с шумом и топотом побежала вверх по лестнице. На втором этаже чуть не сбили с ног бабушку, которая возвращалась домой с овощами. Бабушка прижалась к перилам.

С вытаращенными от ужаса глазами мимо неё промелькнула Катя. За ней Милка с грохотом волочила коляску.

А за ними гнался с полотенцем папа. Дальше мчались совсем уже незнакомые.

Бабушка не растерялась:

— Звоните ноль один, в пожарную команду! — крикнула она им вслед и тоже побежала.

Первой в квартиру ворвалась Катя.

На полу валялись коробка из-под ботинок и ящик из-под крокета. Обе клетки стояли пустые!

А в ванне ничего не было, кроме воды, которая переливалась через края и бежала ручейком по коридору. Бабушка закрыла кран. — Нет крокодила! — крикнула Катя.

Все столпились в коридоре и молчали.

— Смертельный ужас! — прошептала Лиля.

— А врала-то, врала!— с негодованием сказала нянька, шлёпнула младенца и хлопнула дверью.

Набирая скорость, поезд шёл из Мартышкина в город. По-прежнему за окном бежали провода, плавно опускаясь и поднимаясь.

В вагоне сидели Володя и Митя и угрюмо молчали. Всю дорогу до станции и пока на перроне ждали поезда Володя пилил Митю и довёл до того, что Митя стал считать себя убийцей школьных животных.

«Балда я, балда!» — с ненавистью к себе думал он. Володя смотрел на него. Поезд мерно постукивал. Володя успокаивался; его злость проходила. Он почувствовал, что перехватил. Не всякая же незнакомая девочка обязательно никудышная! И что, в самом деле, может случиться с животными за такое короткое время? Ему стало жалко Митю, и он сказал:

— Знаешь что? Я там у моря нашёл один заливчик. Если его перегородить, можно устроить крокодилу роскошный плавательный бассейн. Ты как считаешь?

Митя поднял голову. Значит, есть ещё надежда?

— Ага, — сказал он, повеселев. И решил выпытать, что думает Володя насчёт кроликов. Он небрежно спросил:

— А пастбище для кроликов там у тебя найдётся?

— Ха! — сказал Володя. — Ещё какое! Только козу выгоню.

И, окончательно успокоившись, мальчики начали обсуждать, как они устроят на даче крокодила, стурнуса и эмиду европейскую.

Заливаясь слезами. Катя смотрела на пустые Клетки. Вокруг молча сидели папа. Милка и бабушка. Лиля, Таня и Шура горестно шептались в углу. Они не знали, как утешить Катю и чем ей помочь.

Один только папа был бодр и весел. Как только он узнал от Кати о кроликах, скворце и крокодиле, он совершенно успокоился. Теперь ему всё стало ясно.

— Хватит плакать! — сказал он. — Сейчас мы их найдём. Все будут искать. Во-первых, подумаем: куда могли деться кролики?

Бабушка ахнула и всплеснула руками.

— Ах я ворона! — сказала она. — Да ведь я знаю, где он! Я же его сама, своими руками... Бегу!

И она выбежала на площадку лестницы.

— Прекрасно, — сказал папа. — Кролик есть. Теперь представим себе, что могло случиться с черепахой. Тут Милка заревела.

— Я не знала... А она кусалась... А я променяла...

— Как променяла? — спросил папа.

— На хорошее, — призналась Милка. — На фантики. — И вытащила из коляски фантики, гайку и сургуч.

— Ай, ай, ай! — сказал папа.

— Беги меняй обратно! — закричали девочки. Милка быстро собрала фантики, зажала в кулаке сургуч и гайку и убежала.

— Ну вот, и черепаха есть, — сказал папа. — А крокодила я беру на себя!

Он взял швабру и вышел, напевая: «Крокодил, крокодил, крокодилович...»

Девочки окружили Катю. Они уже придумывали множество способов поймать скворца. Таня сделала петлю из верёвочки. Лиля схватила Милкин сачок для бабочек, Шура велела Кате взять сетку от мячика.

И они отправились на поиски.

Кот остался один. Он умылся, не торопясь прыгнул на подоконник и удалился куда-то по карнизу.

Надежда Петровна сидела с завязанной головой и дрожала от злости.

Раздался звонок. Она подошла к двери и открыла глазок, в который всегда разглядывала приходящих.

На площадке стояла бабушка Пастушкова. Надежда Петровна открыла.

— Извините, пожалуйста, — смущённо сказала бабушка. — Вот какой случай...

— Очень кстати пришли. Будете свидетельницей! — Надежда Петровна втащила бабушку в переднюю. — Медведкины сговорились меня убить. Вот!

Она взяла с подзеркальника капусту и репку и показала бабушке.

— Видите? Это они подбросили специально для того, чтобы я получила сотрясение мозга!

— Это не Медведкины, — виновато сказала бабушка. — Это я.

— Вы? Не может быть! Не защищайте!

Надежда Петровна подозрительно смотрела на бабушку.

— А кролика, скажете, тоже вы?

— И кролика, — созналась бабушка.

Надежда Петровна задохнулась от возмущения.

— А крокодил чей?

— Катенькин, — сказала бабушка.

— Вон из моего дома! — крикнула Надежда Петровна и швырнула в бабушку кочан капусты. — Вот так я вышвырнула этого кролика, и так я буду вышвыривать всех, кого мне ещё подбросят! Так и передайте! Она захлопнула дверь.

Бабушка заморгала глазами и машинально подняла капусту. Она представила себе плачущую Катеньку и сама чуть не заплакала. Потом рассердилась и стала стучать в дверь Надежды Петровны.

— Бессовестная! — крикнула бабушка. — Мучительница!

Дверь не открывалась.

— Никому в доме от неё житья нет!— кричала кроткая бабушка и стучала кочаном в дверь. — Отдайте кролика! Отдайте, говорю! Худо будет! Не позволю ребёнка обижать!

Никто не отзывался.

Побуйствовав перед дверью, бабушка заплакала и пошла домой.

— Зажарила и съела, бессовестная! — сказала она, всхлипывая.

Милка бегала по бульвару с фантиками и искала Лёву. Его нигде не было. Но Милка знала, что он живёт в доме с тремя дворами, и побежала туда.

В первом дворе Лёвы не было. Во втором — тоже. А из третьего двора раздавались такие пронзительные звуки, что Милка побоялась идти.

К счастью, туда как раз шла почтальонша с сумкой. Милка осторожно пошла за ней.

В третьем дворе на высокой поленнице дров сидел Лёва и играл на губной гармонике. Милка помчалась к нему.

— Бери свои фантики, отдавай нашу черепаху! — крикнула она.

Лёва сыграл нечто неописуемое!

— Вспомнила черепаху! Я её на гармошку сменял.

— Её нельзя менять, она школьная!

— Здравствуйте! — сказал Лёва. — А раньше ты где была?

— Дома, — чистосердечно ответила Милка и рассказала, что у Кати было много школьных зверей и все они почему-то разбежались.

— Плохо ваше дело. Знаешь, что полагается за школьное имущество?

— Не знаю, — сказала Милка.

— В тюрьму посадят, — сказал Лёва. Милка заморгала глазами.

— Придётся, видно, вас выручать. Скажи ещё спасибо, что на меня напали.

— Спасибо, — сказала Милка. Она разжала кулаки и ахнула: — А гайки нету! Всё время была!

— Ладно, обойдусь, — великодушно сказал Лёва. — Идём к Генке.

И они побежали в соседний двор.

Геня сидел на балконе. На коленях у него лежала книжка, но он её не читал. Он обеими руками вцепился себе в волосы и тянул их кверху. И при этом дико хохотал.

Лёва крикнул:

— Геня, тащи сюда черепаху!

Геня перегнулся через перила и сказал, давясь от смеха:

— Сам себя за волосы из болота! С лошадью, понимаешь...

— Давай черепаху! — потребовал Лёва.

— А на что мне черепаха? — удивился Геня. — Мне за неё Валя «Мюнхаузена» отдал. Барон, понимаешь, летел на ядре и как перескочит на другое!..

Геня опять захохотал. Милка всхлипнула.

Лёва сурово объяснил Гене, почему нужно вернуть черепаху, и бросил ему гармошку.

У Гени сделалось несчастное лицо.

— Слушай, девочка, мне только семь страниц осталось. Дай дочитать, а?

Но Лёва твердо сказал: «Нельзя»— и они пошли к Вале.

На углу стояла толпа. Все смотрели на морду крокодила, которая торчала из водосточной трубы.

Все удивлялись: почему африканский крокодил сидит в трубе? Как он туда попал и как его оттуда вытащить?

Один гражданин уверял, что крокодил убежал из зоосада и прячется здесь от погони. Другой утверждал, что он выпал из самолёта. Многие считали, что здесь просто-напросто будет киносъёмка и крокодила посадили заранее, чтоб привык.

А дворник сказал, что всё это глупости» и совсем это не крокодил, а просто кто-то дурака валяет.

Мальчишки протягивали крокодилу палки и куски проволоки и весело визжали, когда крокодил щёлкал пастью.

Только мальчик с макаронами не удивлялся. Он стоял у самой трубы и с восторгом смотрел на крокодила, до которого он наконец-то добрался.

Папа, с трудом раздвигая толпу шваброй, очутился возле трубы.

— Сейчас достанем, — деловито сказал папа и помахал шваброй перед носом крокодила.

Тот щёлкнул пастью.

— Ну, давай, давай! Вылезай! Крокодил не шевелился.

Папа задумался, опершись на швабру. И вокруг все тоже задумались.

— Намордник надеть, — посоветовал кто-то.

— Попробуй! — сказал другой. И опять все замолчали.

— А давайте я влезу на крышу и постукаю его сверху гирькой на проволочке, — вдохновенно предложил длинный парень.

— Самого тебя гирькой, — проворчал дворник.

— Трубу оторвать— и всё! — вдруг крикнул мальчик с макаронами.

Папа посмотрел на него, потом перевёл взгляд на верёвочку, на которой ещё болтались две баранки.

— Дай-ка баранку. Или две, — задумчиво сказал он. Мальчик протянул баранки.

Папа снял их с верёвочки и нанизал на швабру. Потом взял швабру за оба конца и поднёс к морде крокодила.

Крокодил открыл пасть и захлопнул её, вонзив зубы в баранки и в палку.

Тут все поняли, в чём дело. Со всех сторон протянулись руки и ухватились за концы швабры.

— Эй, ухнем! — скомандовал длинный парень, и все разом потянули швабру.

Крокодил неожиданно мягко выскочил из трубы и повис на швабре, не разжимая зубов.

Мальчишки кричали «ура». Папа, мальчик с макаронами и несколько добровольцев торжественно понесли швабру с болтавшимся на ней крокодилом.

За ними бежали мальчишки. Со всех сторон из окон высовывались люди и смотрели на это необыкновенное зрелище. Они чувствовали себя совсем как в ложах театра. Но было интереснее, потому что в театрах крокодилов не показывают.

Полетав над двором, посидев на крыше с голубями, скворец увидал бабочку и погнался за ней. Промахнувшись, он с разгону вылетел на площадь.

Там шло военное ученье. Не шевелясь стояла рота нахимовцев. На солнце сверкали начищенные пуговицы и поясные пряжки.

Мальчик чуть постарше был командиром. Прищурившись на солнце, он окинул счастливым взглядом строй. Ему очень нравилось командовать. Он только открыл рот, чтобы крикнуть: «Вольно!..» — как вдруг чётко раздалась команда:

— Шагом марш!

И вся рота двинулась вперёд, чеканя шаг, прямо на командира.

Поражённый командир попятился. А скворец беззаботно вспорхнул и улетел.

Милка, Лёва и Геня шли к Вале. Геня по пути дочитывал книгу. Он шёл еле-еле, всё время хохотал и натыкался то на тумбу, то на дерево или стенку.

А навстречу им шла процессия: несли крокодила, болтавшегося на палке. Генька чуть не наткнулся на крокодила, но даже не взглянул на чудовище: он дочитывал последнюю страницу. Зато Лёва так и замер, раскрыв рот.

— Ты куда? — спросил папа Милку.

— За черепахой, — сказал Лёва, почтительно глядя на папу. Он хотел ещё поговорить о крокодиле, но тут Генька кончил книжку, захлопнул её и помчался с такой быстротой, что его сразу не стало видно. Лёва схватил Милку за руку, и они помчались следом.

Мальчик с макаронами молча отделился от толпы, окружившей крокодила, и понёсся за ними.

Они нашли Валю на берегу реки. Долговязый Валя стоял по колени в воде и держал длинную верёвку, к которой была привязана черепаха. Она плавала где-то посредине реки.

Милка очень рассердилась.

— Это наша черепаха! — закричала она. — Её нельзя топить! Вынь сейчас же!

— Откуда такая выскочила? — удивился Валя. — Это моя.

— Мы неправильно сменялись, — объяснил Геня. — Она школьная. Вот, бери своего «Мюнхаузена».

— Хм, — ехидно сказал Валя, — интересно, какой школы?

— Никакой, — сказала Милка. — Просто школьная.

— А раз никакой, — сказал Валя, — значит, моя. И всё.

Он повернулся спиной и стал дёргать верёвку, чтобы черепаха нырнула.

— Теперь ни за что не отдаст, — озабоченно сказал Генька. — Я его знаю.

— Ничего, — заявил Лёва. — Отдаст! Он подошёл к Вале поближе.

— Ну, хватит, — объявил он. — Сматывай верёвку, слышишь?

— А верёвка твоя?— ехидно спросил Валька.— Когда захочу, тогда и смотаю.

— Говорят же тебе, — черепаха школьная! — рассердился Лёва.

— Была! — сказал Валька и свистнул.

Такой наглости Лёва не стерпел. Он стукнул Вальку по затылку. Они стали драться. Валька был длинный и сильный, и Лёве пришлось бы плохо, но тут подскочила Милка и яростно вцепилась в Валькины волосы.

Тот заорал и выпустил из рук верёвку. Конец её вильнул и скрылся в воде. А посреди реки чуть виднелась над водой черепаха. Стоило ей нырнуть — и никто никогда уже её не увидит.

Милка завизжала. Мальчики остолбенели.

— Держи! — вдруг сказал басом мальчик с макаронами и сунул Милке в руки свой кулёк. Он разбежался и нырнул в воду.

Девочки ходили по бульвару, сыпали крошки и кричали:

— Цып, цып, цып! К ним слетались вороны, голуби, воробьи.

Раз даже прибежала чёрная кошка, но скворца не было.

— Сейчас прилетит! — утешали девочки заплаканную Катю.

Но скворец не прилетал.

— Нет, так нельзя, — сказала наконец Таня. — Надо повесить объявление.

Она побежала к студенту, который сидел под липой и решал какие-то задачи, и попросила листок бумаги. Пока он вырывал листик из тетради, Таня успела ему всё объяснить, и после этого студент дал ей ещё толстый сине-красный карандаш.

Таня написала большими красно-синими буквами:

Девочки повесили объявление на самом толстом дереве, которое росло на бульваре.

Они побегали ещё. Потом Лиля сказала:

— Нет, так мы умрём, а не найдём скворца. Надо разойтись по разным местам.

— А кто куда? — спросила Шура.

— Сейчас я всё сделаю, — объяснила энергичная Таня. — Давайте тянуть жребий. Верно, Катя?

Катя только кивала головой. Она на всё была согласна, лишь бы нашёлся скворец.

Таня разорвала на четыре части билет, который остался у неё после кино, на каждом клочке написала что-то и завязала в уголки носового платка.

— Вот, — сказала она и подбросила платок кверху.— Лови! Хватай за уголки!

Четыре девочки ухватились за четыре уголка. Развязали узелки.

— Мне бульвар! — сказала Шура.

— Мне дворы! — крикнула Лиля. — Умереть!

— Мне парк, — грустно сказала Катя.

— А мне самое трудное: «пл. и фон.»—площадь и фонтан, — объявила Таня и прибавила уверенно: — Ничего, я и там поймаю!

И девочки разбежались.

Бедная Катя брела с сачком по дорожке парка. Она уже ни на что не надеялась. И вдруг... она увидела чёрную птицу с белыми пестринками!

Птица сидела на кусте у беседки и беззаботно чистила крылышки. Затаив дыхание. Катя подняла сачок и, крепко держа его обеими руками, стала подкрадываться.

А за этим самым кустом на зелёной скамейке сидели нянька с ребёнком и Надежда Петровна.

На коленях у Надежды Петровны была большая бутылка с черепом и костями, с этикеткой «Крысиный яд». Этой покупкой она закончила свой список и решила немного отдохнуть, тем более что после всех событий нервы её сильно сдали.

Надежда Петровна уже три раза успела выложить няньке свою горестную историю. Но никакого сочувствия не вызвала: наоборот, услышав о крокодиле, та окончательно обиделась.

Она обматывала верёвкой сапог, от которого во время беготни отвалилась подмётка, отмахивалась от Надежды Петровны и ворчала:

— Ладно, не обманете. Знаем мы ваших крокодилов. Думают, если деревенская, так...

— Не гуди, — буркнула Надежда Петровна, не слушая няньку. — Сначала капуста...

Она загнула первый палец. Нянька недоверчиво хмыкнула.

— Потом кролик...

С мстительной улыбкой Надежда Петровна загнула второй палец. Нянька молча колотила камнем по подмётке, чтобы показать, что её больше не проведёшь никакими кроликами.

— И крокодил! — закончила, загнув третий палец, Надежда Петровна.

— Ну и врут! — с негодованием вскричала нянька. В эту минуту Катя подкралась совсем близко. Скворец не улетал. Она встала на цыпочки, подняла сачок, и...

— И всё на мою голову! — сказала Надежда Петровна. Тут над её головой вспорхнул скворец, а на её голову с размаху опустился сачок!

Нянька вскочила и увидела ту самую девчонку, обманщицу и врунью.

Вне себя она схватила ребёнка вниз головой.

Надежда Петровна, всегда ожидавшая новых козней от своих врагов, храбро рванулась вперёд. Сачок вылетел из Катиных рук. Катя узнала яркую кофту Надежды Петровны.

Она пролепетала:

— Извините...— и бросилась бежать так быстро, как только могла.

Надежда Петровна стремительно обернулась и сквозь жёлтую сетку сачка увидела убегающую Катю. Ей стало ясно: козни продолжаются.

Крысиный яд валялся на песке...

Катя шла опустив голову, плакала, и на дорожке за нею оставались капли, как после дождя.

Ничего не поделаешь, — надо возвращаться домой. Поднимаясь по ступенькам, она то задерживала шаг, то бежала. То надеялась, что все звери как-то нашлись и ждут её дома, то боялась узнать, что их по-прежнему нету.

Дома был один крокодил.

Катя поглядела на него и отвернулась. Бабушка старалась не смотреть на Катю — её сердце не выдерживало.

Катя забилась в уголок дивана и с ужасом стала ждать звонка.

И звонок раздался. Длинный, громкий, пронзительный. Катя не могла идти открывать. Пошла бабушка.

В комнату ворвались Милка и мальчик с макаронами. От быстрого бега Милка вся взмокла, а мальчик с макаронами высох после купанья.

Они притащили черепаху!

Катя засмеялась от радости. Ей даже показалось на минуту, что дела уж не так плохи. Но только на минуту. Ведь ни кроликов, ни скворца не было!

— Главное — крокодил! — сказал папа, успокаиваясь. — Кроликов и скворцов всегда можно достать.

— Ну да, — мрачно сказал мальчик с макаронами.

— А мы сейчас позвоним в зоомагазин и выясним, есть ли там кролики.

— Нету, — сказал мальчик с макаронами.

— Это мы ещё посмотрим, — сказал папа и снял телефонную трубку.

Нагулявшийся кот лениво заглянул в окно с карниза. И вдруг он пригнулся, хищно повёл усами, огромными прыжками перелетел через комнату, мимо папы, чуть не сбив его с ног, и кинулся в шкаф. Папа вздрогнул.

— Опять?

Кот исчез в шкафу. Там послышался шум и возня. Дверца распахнулась. Из шкафа вылетел белый клубок, покатился по полу и распался на кота и кролика.

— Ax! — крикнула Катя и прижала к себе кролика.

Но тут же испугалась, что затискает, и посадила кролика в клетку.

— Вот тебе и здравствуйте! — просияла бабушка. — Это, наверное, и есть мой кролик!

— Нет уж, извините! — возразил папа, которому ещё кое-что стало ясно. — Это мой кролик!

Но чей бы он ни был, его уже давно пора было кормить. Катя насыпала овсянки, а бабушка принесла из кухни капустный лист. Милка и мальчик с макаронами присели перед клеткой кролика, и мальчик угостил его макарониной из кулька.

— Вот и хорошо! — бодро сказал папа. — Теперь не надо покупать двух кроликов. Достаточно будет одного.

Бабушка вдруг засуетилась и начала открывать все шкафы и выдвигать все ящики в квартире.

Но её кролика там не оказалось.

А кот, выяснив, что это опять не мышь, на что он так рассчитывал, обиделся и снова ушёл в окно.

Раздался звонок, совсем тихий.

Но Кате показалось, что над её головой прогремел гром.

— Поздно. Это он, — прошептала Катя, прижав руки к груди.

Она встала. Она уже видела, как входит Митя и держит в руках страшную расписку. А там написано:

«Обещаю вернуть в целости и сохранности школьное имущество.

Пастушкова Екатерина».

Катя стиснула руки и прошептала:

— Мальчик... я не сохранила государственное имущество.

Звонок раздался ещё раз. Бабушка бросилась к Кате.

— Катенъка, это всё я, старая ворона, виновата. Не плачь, я сама с ним поговорю...

Папа покрутил головой, вздохнул и пошёл в переднюю. Милка от страха полезла под кровать.

— Куда ты? — спросил мальчик, но она не ответила. Папа открыл дверь.

— А, Саша! — обрадовался он. — Здорово, Саша Медведкин! Рад тебя видеть, Саша Медведкин!

Саша, чистенький, аккуратный, вошёл в переднюю и вытер ноги о коврик. Потом откашлялся и прошептал:

— Большое спасибо. От мамы. И от папы. И от меня.

— Не провалился? — спросил Пастушков.

— Пятёрка! — сияя, сказал Саша. — За двойные ноты и этюды Крейцера. Как раз за то, что вы мне велели играть по три часа!

— Ну что ж, — сказал папа. — Поздравляю нового ученика музыкальной школы и будущую первую скрипку нашей филармонии!

Они засмеялись.

— Спасибо, — сказал Саша. — Мама, папа и я очень просим вас принять... наш скромный... вот... с кремом! И он вынул из-за спины большую коробку с тортом.

— Ну, это уж ты, брат... — смутился папа. Но Саша сунул ему торт в руки, выскочил за дверь, ещё раз крикнув с лестницы:

— Спасибо!

Папа вернулся в комнату, где молча сидели все остальные.

— Никогда не знаешь, что будет в следующую секунду! — весело сказал он. — В общем, давайте пока что тарелки и большой нож!

— А мне сюда! — заявила Милка из-под кровати. Бабушка быстро расставила тарелки, а папа большим ножом разрезал ленточки и снял с торта крышку.

Из коробки с ватой выпрыгнул на скатерть белый кролик.

— Не может быть! — прошептал папа и сел мимо стула.

Наглотавшись червей, скворец захотел пить. Сверху он заметил фонтан и уселся на голову купальщицы, которая уже семь лет тщетно пыталась прыгнуть в воду.

— Здрассте! — весело крикнул скворец.

Этого не следовало делать.

— Тот самый! Говорящий! Про которого объявление! Лови! — закричали мальчишки. Девочки завизжали. Целая толпа бросилась к бассейну.

Перепуганный скворец вспорхнул и полетел над площадью, так и не успев напиться. А за ним, топоча, показывая пальцами, бежали дети и взрослые...

Скворец едва нашел тихое место на дереве, посреди какого-то двора.

Дворник только что полил землю, и между камнями, освещённая уходящим солнцем, блестела лужица. Скворец опустился и сел на камни. Но не успел ещё погрузить клюв в воду, как раздалось тявканье: к нему со всех ног мчался рыжий щенок.

Скворец едва успел взлететь. Он заметался между крышами и сел на самую высокую антенну телевизора. Только тут он почувствовал себя в безопасности и опять захотел пить.

В желобке крыши осталось немного ржавой воды, скворец спорхнул туда.

И здесь его заметил бабушкин белый кот, гулявший по крыше. Он не читал объявления, но тоже имел на скворца свои виды.

Он подкрался, прыгнул... Скворец рванулся. Лапа с выпущенными когтями царапнула его по хвосту...

Скворец метнулся, стрелой влетел в первое открытое окно.

Коту опять не повезло. Дичь ускользнула. Стараясь сохранить достоинство, кот удалился.

— Спокойно! — сказал папа и потёр лоб. — Для всего должно быть строго научное объяснение. Во-первых, тот ли это кролик?

— Тот! — крикнула Катя. Ей стало легче: теперь не хватало только скворца.

Милка безмятежно играла с кроликами.

— Ты будешь как будто заяц, — говорила она одному. — А ты как будто белый медведь, — говорила она другому.

— Во-вторых, — продолжал папа, — необходимо выяснить: как твой кролик попал в кондитерскую?

— Я раз съел слона из шоколадного крема, — сказал ни к селу ни к городу мальчик с макаронами.

— Нет, уж вы как хотите, а тут что-то не то, — заметила бабушка.

— То или не то, — заявил папа, — а я больше ничему не удивлюсь. Даже если сейчас войдёт скворец в шляпе и с тросточкой.

Раздался звонок.

— Конечно, это он и есть. В шляпе и с тросточкой! — сказал папа.

Бабушка пошла открывать.

Катя услышала:

— Пастушкова Екатерина дома?

Это был голос Мити. Катя задрожала, а Милка опять спряталась под кровать. Открылась дверь. На пороге стояли Митя и его товарищ.

У Кати пересохло во рту. Она даже не в силах была сказать «здравствуйте».

— Здрассте! — раздалось за её спиной. Она стремительно обернулась.

В клетке сидел скворец! Он трепыхался в воде, и брызги летели во все стороны!

— Мальчики, здравствуйте! — звонко и весело сказала Катя.

Мальчики тревожно переводили глаза с крокодила на скворца.

Потом они улыбнулись.

— Здравствуйте! — вежливо ответили Митя и Володя.

Папа сидел на диване и веселился.

— Надеюсь, наши звери вас не очень беспокоили? — церемонно осведомился Митя.

— Да нет, что вы! — хором отозвалась вся семья.

А папа прибавил:

— Если ещё понадобится оставить... слона там или тигра, — не стесняйтесь, милости просим!

Митя вынул расписку и перешёл к делу. Он читал:

— «Кроликов ангорских два».

— Есть! — звонко крикнула Катя и передала кроликов Володе.

— «Черепаха эмида европейская одна»,— читал Митя.

— Одна, — сказали Катя и Милка.

— «Стурнус вульгарис скворец говорящий один». Этого Милка повторить не могла. Володя накрыл клетку платком.

— И крокодил. Всё! — сказал Митя и задвинул крышку крокетного ящика.

— А как он в трубе!.. — вдруг захохотал мальчик с макаронами и чуть не испортил всё дело.

— Ладно, ладно, чего там! — поспешно перебил папа, замахав на него руками, и мальчик умолк.

Митя и Володя подошли к Кате, и каждый пожал ей руку. Потом они поклонились папе, бабушке и даже Милке.

— До свидания! — сказали они. В это время в окне появился кот.

— Кота не возьмёте? — предложил папа.

— Кота не надо, — сказали мальчики. Тут опять раздался звонок.

— Интересно, кто это? — спросил папа. — Кажется, уже все пришли, кому надо и кому не надо.

Он открыл дверь.

На пороге стоял Александр Иванович Медведкин с большим тортом в руках.

— Слушайте! — сказал папа и взял его за пуговицу.— Скажите правду: где вы взяли нашего кролика?

— Какого кролика? — спросил Медведкин.

Папа пристально посмотрел в его честные, удивлённые глаза и понял, что Медведкин в самом деле ничего не знает о кролике.

И это была правда. Захлопотавшись на службе, Медведкин не прислал торта домой. А сейчас, после работы, он не застал жены и сына дома: они ушли в кино. Тогда он сам поднялся с тортом к Пастушковым. Ясно, что о кролике он не знал, как, впрочем, и остальное семейство Медведкиных.

Объяснить всё это могла бы Надежда Петровна, но к ней, конечно, никто не пошёл.

— Хорошо всё-таки, что в мире есть тайны! — сказал папа, закрывая дверь за Медведкиным. Он вернулся в комнату и объявил:

— А теперь, если это действительно торт, а не электрический скат или росомаха, мы его съедим!

Бабушка усадила всех вокруг стола.

Папа вооружился ножом, но, прежде чем разрезать ленточку, нагнулся к коробке и прислушался.

Внутри было тихо.

Папа осторожно разрезал ленточку и поднял крышку.

Это был прекрасный кремовый торт с жёлтыми розами и чёрными шоколадными раками.

— Я пошёл, — вдруг сказал мальчик с макаронами и сполз со стула.

Все удивились и начали уговаривать его остаться.

— Не, — сказал мальчик, беря кулёк. — Мама сказала, чтоб через десять минут был дома с макаронами. А теперь уже, наверное, не десять.

Он поглядел в окно.

На улице зажглись фонари.